Горячее многоточие

    Есть снимки, которые скажут больше, чем сотни страниц текста. Таких немало в фотоальбоме калужанина Алексея Гунько, подполковника милиции в отставке, участника тех событий в Чечне. Полуразрушенная стела на въезде в Грозный как символ креста, который несла в эти годы страна, несли люди…

    Историки, политологи еще напишут немало статей и книг, дадут оценки, найдут политические подоплеки. Мы предлагаем воспоминания того, кто прошел горнило чеченских войн.

   Пасечник

    Профессию Леша Гунько выбрал себе самую мирную. Окончив школу, поступил в единственное в те годы в области училище садоводов и пчеловодов. И таких успехов добился, что юному выпускнику, а ему тогда еще и 18 не исполнилось, облпотребсоюз доверил целую пасеку в деревне Григоровка под Калугой. Без отрыва от ульев молодой человек продолжил учиться – Калужский совхоз-техникум, сельхозакадемия имени Тимирязева, аспирантура. Переквалифицировался на звероводство – в облпотребсоюзе тогда были зверофермы.

    - Работал главным специалистом, заместителем директора, директором совхоза. Мой рабочий день начинался полшестого – на «уазике» в хорошую погоду, в распутицу на тракторе объезжал объекты, потом планерка… Возвращался домой поздно, когда дети уже спали, - поделился Алексей Тимофеевич. - С началом перестройки все изменилось. Страну поглотила расхлябанность, вседозволенность. Сложнее всего приходилось руководителям среднего звена, квалифицированным специалистам.

    Искать новую работу пришлось и самому Алексею Гунько. Он сменил гражданский пиджак на мундир. Служил сначала в системе исполнения наказаний, потом перешел в органы внутренних дел.

    - Мой дед - потомственный казак. Он прошел Первую мировую, награжден двумя Георгиями, сражался на фронтах Гражданской войны. Одним из первых ушел на Великую Отечественную. Воевал в артиллерии и мой отец. Был дважды ранен, контужен, получил осложнение на глаза и уши. История повторилась: моя военная специальность, в вузе была военная кафедра, – командир минометного взвода. Я практически такие же ранения, как отец, получил, - рассказал он.

   Командировка на войну

    Первой горячей точкой в «многоточии» Алексея Гунько был Нагорный Карабах. Его направили руководителем оперативно-следственной группы. Опыт, полученный там, помог и в Чечне.

    11 декабря 1994 года Борис Ельцин подписал указ «О мерах по обеспечению законности, правопорядка и общественной деятельности на территории Чеченской Республики». В тот же день части войск МО и ВВ МВД РФ вошли на территорию Чечни.

    - Гражданская война - это самое страшное. Каждый конфликт имеет свои оттенки, но в основе всегда лежат самые низменные человеческие качества – жадность, жестокость, сребролюбие, гордыня. Подобное мы можем видеть в последние годы на Украине, - продолжает подполковник Гунько. – В первую чеченскую кампанию я был заместителем командира отряда. Мы занимались охраной правопорядка во вверенном нам анклаве. Не все там были против России. Да, нам говорили: «Это не ваша земля! Что вы здесь делаете?» Но когда получше узнавали, понимали, что мы нормальные люди, отношение менялось. Я в Чечне соблюдал Великий пост. Буквально через неделю слух об этом разнесся по округе. Это добавило уважения к нам. Мы сразу познакомились с местными старейшинами. Доказывали, что защищаем интересы простых людей.

   Осиное гнездо

    После подписания Хасавюртовских соглашений в 1996 году «костер» на Северном Кавказе не потух. Начавшаяся в августе 1999 года с отражения нападения боевиков Басаева и Хаттаба на Дагестан операция продолжилась на территории Чечни, куда отступили бандформирования.

    - В 1996 году террористы взорвали дома на улице Гурьянова в Москве. Моя сестра проживает по соседству. Я сказал себе: «Сколько людей, детей ни в чем не повинных убили! Если не я, то кто?» Сам вызвался ехать на ту войну рядовым инспектором штаба. Через три дня приказом замминистра МВД меня назначили заместителем начальника штаба оперативной бригады МВД России, в дальнейшем - начальником оперативного отдела МВД Чеченской Республики, - вспоминает Алексей Тимофеевич.

    События тех лет живы в его памяти. Бесконечные военные дороги, разрушенные города и аулы, боевые действия...

    … Мы ехали по освобожденному Гудермесу. У калитки я заметил старушку, которая с мольбой тянула к нам руки. Велел водителю остановиться.

    - Бабушка, что с вами?
    - Мы умираем!

    Оказалось, в доме две русские старенькие учительницы. Перед освобождением уходившие боевики забрали у них последние продукты. Случайно они нашли лишь немного сухофруктов, изъеденных червями. Этим и питались. Отдали им запас пайков, который возили с собой. На следующий день выпросили у начальника тыла еще продуктов, отвезли женщинам. Их слезы благодарности никогда не забудем.

    … Несколько раз я участвовал в боестолкновениях. Мы попадали в засады. Боевики останавливали колонны, подбив первую и последнюю машины, и начинали стрелять в стороны наших воинских подразделений, которые дислоцировались анклавами. Войска открывали ответный огонь. Свои стреляли по своим, а боевики тихо уходили. Так погиб подмосковный ОМОН. Командиры не всегда были подготовлены к тактике ведения партизанской войны.

    …Ранение получил, когда последние басаевцы выходили из Грозного по Соленой балке. По минному полю они подошли к подразделению, где ночевала наша опергруппа. Когда басаевцы приблизились вплотную, мы были вынуждены вызвать огонь на себя. Нас накрыло минометным огнем. Трое были ранены.

    …Самое страшное видение было, когда грузили в вертолеты груз «200», груз «300» – убитых и раненых бойцов. Вертолет идет на подъем, а из него потоки крови…

    …Я остался жив, а ребята, с которыми служил, погибли. Когда теряешь своих бойцов – это шрам на сердце.

    На фотоальбоме у подполковника Гунько от руки написано «Кто видел смерть, тот знает цену жизни!». На страницах нашей газеты несколько снимков оттуда.