Газета
Предложить свою новость
Прямая линия
Война
Буда - деревня большая, чистая, светлая. Улица одна, тянется вдоль дороги, над изгородями свешиваются ветви яблонь. Хорошо, просторно, легко. Возле магазина - большая липа, под ней три лавочки. На них сидят бабушки - присматривают за детьми, пока взрослые в поле. И неважно, чьи дети – присматривали за всеми. Мало ли, или в пруду зальётся какой-нибудь досужий пацан, или ещё хуже – пожар учинит. Так, на виду у взрослых, проходили летние деньки будских ребят…В тот день было особенно томно, как перед дождём. Взрослые мужики и бабы рано ушли в поле, дети, как обычно, собрались под липой. Красивого военного на белоснежной лошади было видно издалека, он быстро приближался, утопая в клубах пыли. Спешился возле пожилых женщин, уважительно поздоровался. Называл женщин «мамашами» и «тётечками», ребят, тут же прибежавших послушать взрослые разговоры, не прогонял, а потому сразу был причислен к хорошим людям. Слова, которые он сказал в тот день и которые навсегда перевернули мир, Наталья Михайловна слышит и по сей день: «Уважаемые мамаши, собирайте народ, случилась большая беда – на нас напал Гитлер».
На следующий день приехали от военкомата большие машины и увезли всех мужчин и парней из Буды, Холодов и Гурова Верха в Хвастовичи. Увезли и отца Натальи Михайловны, Михаила Филипповича Сычёва. Осталась мать одна с пятью детьми, а шестого ждала осенью. За мужика стал старший брат – четырнадцатилетний Дмитрий. Но другим ещё хуже, у иных забрали и мужей, и сыновей…
Так началась война. Но первые дни, омрачённые уходом отцов, быстро сменились обычными заботами, только работы прибавилось – лето в разгаре. Настоящая война пришла осенью…
Под немцем
Тёмной октябрьской ночью в Буде впервые увидели бомбёжку – бомбили Хвастовичи. Сказать, что было страшно – ничего не сказать. А наутро небольшая деревня наполнилась шумом, чужой речью, гулом моторов. Немцы шли на Москву. Наталья Михайловна не помнит точно, когда же началась оккупация, но знает – с того дня они поняли, что такое «жить под немцем».Жителей согнали в дома по пять, а то и шесть семей, а в освободившихся хатах устроили казармы. Кухня и склады у немцев были расположены в лесу. Первым делом увели со дворов лошадей и коров. Так жители деревни оказались на грани голода. Немцы грабили, забирали всё, благо, ещё было что брать. Но вскоре грабежи прекратились . Видно, немцы поняли, что застряли здесь надолго и надо как-то мириться с местными.
Старшего брата Натальи Дмитрия, как и всех подростков, угоняли на работы по строительству дорог. Уходили на работы и в Козельск, и в Мойлово, дома не были неделями и месяцами. Больше всего боялся брат Дмитрий, что маму с малышами угонят из родной деревни. Потом, после освобождения района, Дмитрий будет призван в Красную армию, пройдёт полмира, чтобы геройски погибнуть в Кёнигсберге. Эта страшная весть придёт в родную деревню в марте 1945 года. А пока дни были наполнены событиями, о которых взрослые по вечерам говорили только шёпотом, но дети всё равно слышали, и сердца их наполнялись страхом и ненавистью…
Между Будой и Холодами сбили наш самолёт. Лётчик выжил – молодой, невысокий, щупловатый и кучерявый. Говорили, будто стоял он и улыбался, а был сильный мороз, и немец предложил ему шапку. Но он отказался, сказав, что русская кровь на любом морозе согреет. Будто бы дали ему сигареты, но он и их не взял, а предложил врагам идти в Москву, там-де и шнапс для них уже приготовили, и рассмеялся. Говорили, что повезли его в Еленский, а он сбежал. И будто бы даже видели люди его потом: он снова был лётчиком, живой и невредимый, будто листовки разбрасывал.
Такие истории вселяли в людей веру в победу, желание жить, гордость за свою страну и свой народ… Но были и другие истории.
Между Хвастовичами и Холмом было место, где казнили всех, кто был связан с партизанами, особенно много людей пригнали из Журиничей. Людей, в основном женщин и детей, загоняли в сараи, подпирали двери и поджигали…
Домой
А потом наши стали бомбить немцев. Пока те осмысливали ситуацию, планировали эвакуацию населения (а точнее, собирались просто угнать с собой), население решило эвакуироваться самостоятельно. Собрали подводы - да в лес. В лесу поселились основательно – построили несколько больших шалашей, организовали общий быт. Жили так около двух месяцев. Слышали, как отступали немцы, как наши самолёты выбивали их с позиций. А потом пришло время возвращаться домой. В Буде из всех построек остался только один сарай, Хвастовичи выгорели дотла. Но горевать некогда – надо обустраиваться. Первым делом жать хлеб, убирать урожай. Немцы заминировали поля, и советские сапёры обходили их перед тем, как выходили бабы, но всё равно много людей взорвались на последних минах.
Жили, как все, в землянках. Из этого времени Наталья Михайловна помнит, как досаждали им клопы, тараканы и прочие малоприятные насекомые. Кожа не заживала, покрывалась гнойниками, санитарные условия были тяжелые. Дедушка нашёл выход – пошёл к старому товарищу в другую деревню и раздобыл у него какую-то растирку, тем и спасались. На запах внимания уже никто не обращал…После оккупации мать отправила Наталью Михайловну в Курск, к своим племянницам, хоть немного подкормиться. Там узнала Наталья Михайловна о гибели старшего брата. Горевала долго, сердце разрывалось от боли. Потом мать прислала весточку, что отец жив. Потом – май, Победа. И только поздней осенью 1945 отец вернулся домой - и сразу в Курск, за дочкой. Это был один из счастливейших дней в её жизни…
Мирная жизнь не всегда была счастливой и никогда не была лёгкой. Голодное детство, тяжёлый труд, ужасные условия жизни не могли не сказаться на здоровье выживших. И, тем не менее, именно они, дети войны, отстроили страну заново. Немало потрудилась и Наталья Михайловна. Всю жизнь работала много и тяжело, вышла замуж «по судьбе», как она говорит, родила семерых детей, одного сына похоронила в детстве. «Доходила» всех родных, проводила – полностью выполнила свой долг. А теперь радуется каждому дню, каждой минуточке.
Фото автора и из открытых источников.
