Пролетая над гнездом Гоголя

История постепенно впадающего в безумие титулярного советника Аксентия Поприщина, несмотря на кажущуюся несценичность, довольно популярна у режиссеров. Действительно, мания величия у классического «маленького человека» - очень яркий материал для раскрытия актерского таланта. Ну а дневниковый характер текста будто бы сам подталкивает режиссера к форме моноспектакля.

Белое на белом

Постановка Тулпарова оформлена аскетично. Основной цвет - больничный белый. В центре сцены стоит подиум, покрытый белой тканью. По полу разбросаны страницы дневника. На актере белая рубаха свободного кроя, напоминающая смирительную. В его не то каморке, не то палате есть зонтик (разумеется, белый), а также бумажная женская фигура, о цвете платья которой упоминать здесь излишне. В этой бумажной даме можно усмотреть намек на нереальность всей линии отношений с Софи. Со всеми деталями обстановки актер играет, взаимодействует, трансформирует их.

Звуковое оформление также небогато. Иногда происходящее на сцене дополняет лай собак или удары палок. А некоторые эмоциональные фрагменты монологов «подсвечиваются» музыкой Альфреда Шнитке. В общем, всё оформление создает фон для основы любого моноспектакля - актерской игры.

Театр одного актёра

- Имамитдина Акаутдинова можно назвать ярким представителем Вахтанговской школы. В нем синтезируется два направления театральных школ. Это школа переживаний и школа представлений. Ему подвластна тонкая психологическая игра и яркий жанр буффонады. В нем отражается, как внешне, так и внутренне, европейское и национальное. Он тонко чувствует иронию играемых им ролей. Актер, всегда ищущий, большой самокритичности. Редкий дар интеллектуального актера с сочетанием доброй простоты, - охарактеризовал режиссер Скандарбек Тулпаров исполнителя главной роли.

И это описание идеально ложится на то, что увидел зритель в «Записках». Харизма Акаутдинова заставляет смотреть на него не отрываясь. А те самые переходы от тонкого психологизма к гротеску и буффонаде задают постановке ритм. Вот он интимно, как будто у себя на кухне, рассказывает зрителям о походе в театр или о прочитанной газете, а спустя какое-то время уже несет исступленный и страстный эротический бред о Софи. А, к примеру, нервное, но не теряющее иронии чтение знаменитой собачьей переписки контрастирует с по-настоящему эпическим финальным монологом-плачем.

Безумие как социальный лифт

С текстом Гоголя режиссер Скандарбек Тулпаров обошелся крайне почтительно, лишь немного его сократив, чтобы не потерять динамику. Ключевое различие же находится в оптике и экспозиции. Если у Гоголя от записки к записке мы видим нарастание безумия персонажа, то Тулпаров показывает нам Поприщина уже невменяемым. Он не пишет свой дневник, а перечитывает его, мысленно возвращаясь в прошлое и заново проживая эти моменты, но уже сквозь призму тяжелого психического расстройства.

Сумасшествие становится для Поприщина формой эскапизма. Единственным способом перестать быть «маленьким человеком». Ведь в доме для умалишенных его хоть и бьют палками и льют на голову холодную воду, но даже там он «король Испании», а не жалкий переписыватель бумаг, титулярный советник Поприщин. И тем более безысходной выглядит финальная сцена, очень тонко сыгранная Акаутдиновым. Аксентий как бы изо всех сил погоняет воображаемую «тройку быстрых, как вихорь, коней». Он, чуть не плача, обращается к матушке, просит пожалеть его, ведь ему нет места на этом свете. И кажется, что ясное сознание почти вернулось к Поприщину. Но все мы знаем, что у алжирского дея под самым носом шишка.

Фото Вадима РЫБАКОВА.