Мама

Мы сидим на уютной кухне, в доме на улице имени великого русского полководца. Я пью кофе и ем яблочный рулет с корицей. Мелодично часы бьют одиннадцать. Вот так же, наверное, за этим столом пил кофе в родительском доме уже состоявшийся и признанный мастер, заслуженный художник России Павел Рыженко. Это его мама, Любовь Андреевна, в простом домашнем платье, сшитом собственноручно, угощает меня и рассказывает о сыне.



- Когда Павлик умер, мне казалось, я умерла вместе с ним. Родные, чтобы отвлечь меня, заставили писать родословную. Потом, когда боль немного утихла, я стала писать воспоминания о Павле. А еще - рассказы о себе, о своей семье. И стихи. Представляете, в 70 лет? Господь, наверное, послал мне эти строки в утешение.
Любовь Андреевна рассказала, что в первом классе уже писала стихи. Отец даже показал их своему другу, художнику Александру Каурову, который работал в «Знамени». А тот – поэту Николаю Панченко, возглавлявшему «Молодой ленинец». Панченко отобрал два стихотворения и напечатал, взял над девочкой шефство, учил теории стихосложения. Но Люба после публикации больше не смогла писать.
- И вот в 70 лет, - рассказывает Любовь Андреевна, - как будто все вернулось вновь. И первые стихи были о Павлике.

Художник, внук художников

Любовь к живописи, как оказалось, была у Павла Рыженко в крови. Отец Любови Андреевны, дедушка Павла, был профессиональным художником. Окончил Краснодарское художественное училище. И даже на войне пригодились его способности: он участвовал в боях на Курской дуге, был штурманом авиации, летал на разведывательном самолете и наносил на карту различные объекты, про его глазомер ходили легенды. Одно время в Калуге Андрей Иванович Божко был директором худфонда.
По отцовской линии дед Павла, Федор Васильевич Рыженко, тоже имел художественные задатки. Но жизнь сложилась так, что рисовать он стал только тогда, когда вышел в отставку в звании подполковника. В подростковом возрасте сирота с маленькой сестренкой на руках возглавил колхоз под Киевом, стал кадровым военным, был участником Сталинградской битвы. Он копировал картины известных художников. И делал это блестяще.
Любовь Андреевна ведет по дому, показывает ученические рисунки Павлика, натюрморты, работы своего отца, пейзажи свекра. Я замечаю, что манера письма у ее отца и сына очень схожая.
Сама Любовь Андреевна не художница, но могла бы ею быть, я видела рисунок, изображающий крестьянскую девочку, который был сделан для внучки. Кстати, руку Павлику до учебы в художественной школе ставила она. И на этюды с ним ездила.

Символ веры

Павел Рыженко был верующим. Я спросила об этом у его мамы.
Рисовать Павел начал в три года. Очень любил делать это простым карандашом. Как-то в три с половиной года он нарисовал человека в шапке с крестом. На вопрос матери, кто это, ответил: «Поп». Так открылась тайна. Оказывается, верующая бабушка, которую Павлик обожал, водила его с собой в церковь, и мальчику это нравилось. Крестился Павел, когда учился у Глазунова в Академии живописи, ваяния и зодчества. Там была история религии, и весь курс окрестился. Павел принял это как нечто особенное, ходил воодушевленный, пристал к матери, что ей непременно надо окреститься, и почти убедил младшего брата Диму стать священником.

Талантливый композитор

Музыку Павел не сочинял. С шестого класса он вступил во взрослую жизнь, поступив в Московскую художественную школу при Академии художеств. Набирали только 15 человек со всей страны, а конкурс был 200 человек на место.
- Композиторами, - рассказывает Любовь Андреевна, - называют тех, кто блестяще может выстроить композицию.
Есть у матери и любимые картины в творчестве ее сына. «Молитва», где старик сидит в тихом уголке и молится, куплена, и владелец поставил условие не делать больше повторов. Осталась только репродукция в журнале.
- И еще мне нравится картина «Ослябя». Он ее писал с себя, это его поза, его руки. Он стоит в яблоневом саду. Картина мне очень дорога.
А не любит Любовь Андреевна картину «Страшный суд»:
- Он не говорил, что ее пишет. Когда выставил в Манеже, я пришла в ужас. Я думаю, он задел ту область, куда ему не должно было вторгаться. И начались неприятности. Павел заболел стафилококковой пневмонией. У нас от этой пневмонии умер мой отец. В Москве была эпидемия гриппа, вызвать врача было невозможно. Приехала платная скорая. Когда рентгенолог сделал снимки, там только верхушки легких были живыми. Его немедленно отвезли в больницу, а там положили в какую-то комнату, потому что мест не было, и забыли. Наутро он звонил с нами прощаться. Жена подняла на ноги всех знакомых. Он уже не мог ходить, глаза закрыты. Перевезли в другую больницу, собрали консилиум, сказали: ничего не обещаем. Но там его спасли. Все легкие были в дырках. Когда мы его через несколько дней увидели, это были живые мощи, в руках и ногах - капельницы, и без сознания. После болезни Павел стал плохо переносить краски и растворители, начались астматические проявления. Но ему было всегда не до себя, он был весь в делах и планах.
В Москве он с семьей жил в послевоенном доме. Там вдруг нахлынули муравьи, блохи, тараканы, крысы, мыши полчищами. Оказалось, в их доме была «резиновая» квартира. Художник уехал в Калугу, он тогда и так уже практически жил с небулайзером.
- Последние полгода он так и жил у нас, - вспоминает Любовь Андреевна, - потому что вдобавок ко всему в квартире в Москве случился пожар. Он бывал в столице наездами, ночевал в студии Грекова, навещал жену с сыном, которые жили у ее сестры. И вот в один из таких приездов в Москву он и умер.

«Я стою вместе с ними»

Так Рыженко говорил матери. Заговорили про Стояние на Угре, про диораму. Павел работал тогда в студии Грекова, и от главного раввина Российской Федерации Берл Лазара ему поступило предложение сделать серию картин о Ветхом Завете. Он загорелся, потому что эта тема была ему близка. А из Калуги просили сделать диораму о Великом стоянии на Угре. И Павел принялся за работу.
- А когда он работал, то даже не спал, только молился, – в глазах матери – слезы, - он входил в образы своих персонажей, как актер. На сшитых простынях он прорисовал сухой кистью сюжет за несколько дней. Работоспособность у сына была потрясающая. В диораме с правой стороны он изобразил себя, раненного в голову. Именно в том месте у него потом и лопнул сосуд.
Задник Рыженко расписал сам. Муляжи, передний план делали художники мастерской Грекова. С архитектором Полиной, рассказала мать художника, Рыженко мечтал об устройстве, которое проецирует запахи – луга, конского навоза. Они живо это обсуждали, собирались заказать прибор за границей.
В последний свой приезд Рыженко велел вдруг убрать с левой стороны диорамы телегу. Сказал, там человек должен рыть могилу для последнего павшего воина. Любовь Андреевна считает, что это стало пророчеством. Последним воином был сам Павел. Диораму, которая составляет теперь гордость области, доделывали уже без него.
* * *
Любовь Андреевна любит шить, создает из лоскутков картины. Как-то увидела в магазине ткань цвета серого неба со звездами и планетами. Сразу решила: изобразит собор Василия Блаженного на фоне этого неба. Творит она и на кухне, балует мужа и внучку. А летом она садовница. На даче возится с растениями, но не просто сажает, а выбирает цвет и место, будто расписывает картину, помогая природе создавать великолепные пейзажи.
И стихи пишет. В них –дачный сад, птицы, готовящиеся к отлету, осенний лес, поля созревающих колосьев и Павлик, ее первенец, которого теперь знает не только Калуга, но и вся Россия.