Война – всем мачеха

11.09.2020

Владимир Иванович Никулин родился в 1924 году в деревне Бесово в многодетной крестьянской семье. Прошел всю войну – от Зайцевой Горы до Чехословакии – пехотинцем. Награжден орденами Славы III и II степеней, Красной Звезды, медалями «За отвагу», «За оборону Сталинграда» и другими. О его боевом пути мы писали четыре года назад в газете «Весть». Это – другие воспоминания о войне, записанные с его слов.

Призыв

Призвали меня в марте 1942-го. Я был второй сын в семье, а на первого, Ваню, уже к тому времени и похоронка пришла. Вызвали в Бабынино, а оттуда – своим ходом пошли мы в Калугу на формирование. И где-то в лесу, на полпути, привезли военное обмундирование – ботинки, обмотки, гимнастерки – ну, все что положено, и велели в военное переодеться, а штатское бросить. А меня мама в пиджак нарядила – раньше же в деревне с вещами вообще никак было, пиджак этот мне достался от Ивана, старшего брата, а тут – бросай в лесу и всё… Ох и жалко мне было бросать его, пиджак тот. Может, еще оттого, что с ним жизнь свою прежнюю оставлял. А впереди то ли будет какая, то ли никакой – война. Она – всем мачеха.

Доукомплектовали нами, калужскими новобранцами, сибирскую 116-ю стрелковую дивизию, 116-й стрелковый полк. В нем я и служил – пехотинцем. Первое боевое крещение – у нас же, под знаменитой теперь Зайцевой Горой. Потом через Козельск мы на Сталинград пошли. С 19 ноября 1942-го и до 2 ноября 1943-го влились в общее контрнаступление. Пленных там брали без счета. Как-то принимали, а они, немцы, голодные, обмороженные… Наш лейтенант не то что приказал, сказал, просто кивнув на хлеб: «Раздайте пленным». А у нас и хлеба, и водки, и каши – на полный состав привезли, а бойцов – уже и половины не осталось, выбило. Поделились. Уж те немцы были рады-радёшеньки! Старший от них приходит, приносит нам – вроде тоже в подарок – целую шапку наручных часов. У немцев у всех были: штамповка, конечно, но тоже – отношение… Потом нас отвели на пополнение, переподготовку – стал я работать в минометном расчете. И – на Курскую дугу.

Власовцы

Мы, минометчики, на открытой позиции, на высотке, метров двести от нас – немецкая самоходка. Мы по ней шесть мин уже дали бесполезно. Нас от взрыва присыпало, нашему заряжающему глаз выбило осколком напрочь… Мы снова по немцу – мину, другую, третью… И с третьей – угадали! Прямо ему в самую середку! Глядим – задымил! Небывалое дело – самоходку из миномета подбить! Мы было радоваться, а немцы с самоходки попрыгали и чисто по-русски на нас в атаку, снизу: «Ура-а-а-а!» Мы – в кукурузу, весь расчет. Нас ротный встречает: «Куда?!» А куда? Нас – пятеро с раненым, только у двоих – автоматы, да патроны к ним вышли. Еще у двоих – карабины. А немцев человек двадцать пять да с автоматами – они же нас «в решето» нашинкуют! Но ротный наш был тёртый. Дал двух пулеметчиков, мы перезарядили автоматы и контратаковали. Две трети фашистов положили: любо-дорого с высотки работать, а не под ней, да когда пулеметы у тебя. Еще и дюжину пленных захватили. Слышим: «Ребята, простите…» Ну точно – наши. В смысле русские. Власовцы. Двое. Остальные – немцы. Значит, не примерещилось нам их «ура!». Они: «Простите…» А мы глаза отводим. Думаем, придет Смерш ну и… Да раньше все случилось. У нас татарин один был, дрался с врагом люто. Он штык откинул – тогда такие карабины у нас были, со штыком, подошел - и зарезал обоих. Пули пожалел. Даже нам не по себе сделалось. Вот так и было.

На коне!

Был конец 43-го – начало 44-го. Мы гнали немца, он на машинах в болоте завяз. Командир сказал: «Языка бы!» А немец без техники бегом бежит – ко второй линии обороны. Мы за ними. Пока гнали, перебили всех. А я молодой был, шустрый. Углядел одного – летит со всех ног. Я за ним, нагнал, свалил, по шее накостылял, чтоб смирнее был. Ну, думаю, не потащу, пусть своим ходом трусит. Только повел, тут с немецкой стороны – пулемет. Огонь плотный. Я немца толкнул, сам ничком рядом упал. А немец им что-то орет по-своему, им слышно, рядом ведь. Еще два пулемета заработали. А фашист – к ним. Я карабин перезарядил. Он им что-то крикнул. Когда пулеметы смолкли, вскочил – сбежать готовился. Ну я его последним патроном и успокоил. А сам затосковал. Немцы по мне короткими очередями и одиночными стали бить. Думаю, прикинусь трупом. Лежу. Жду. Молчат. Уж сколько пролежал – не знаю. Попробовал шевельнуться – молчат. Огляделся: недалече хуторок малый. Я к нему, сначала ползком, потом бегом. А ночь уже. Гляжу: конь стреноженный пасется. Молодой. Я ж сам деревенский. Подошел, погладил, поговорил с ним, распутал, чую – объезженный. И понял, почему так тихо: немцы откатились на третью линию обороны, а наши, что в запале далеко вперед выдвинулись, тоже назад отошли. Вот и оказался я на ничейной земле. Повезло. Только что под тремя пулеметами лежал, а тут – как первый боярин. На коне!

Везучий

Я вообще везучий был. За всю войну – две царапины: в плечо и по горлу пуля чиркнула, по кадыку. Шрам-то остался – так я не девка. Можно сказать, порезался, когда брился. Да. Там же, на Украине, через плетень какой-то лез – атаковали мы. Немца до взвода гнали, они уходили огородами, всех их там и положили. Помню, услышал только: «Володька!» И мне – чирк по шее! Я так с того плетня на землю и свалился. Прямо передо мной немец. Пока он чухался, я ему со зла полдиска прямо под каску всадил! И бью, бью – остановиться не могу, палец – как свело. Потом отпустило. Ругал себя: чего я на него – полдиска? Столько патронов - на одного гада. Так жалко было. Мне доктор потом сказал: «Ты, брат, в рубашке родился! На миллиметр бы в сторону – тут бы тебя и закопали». Я – в рубашке. А тот немец, что в меня палил, и сам «без головы» остался. Выходит, на землю нашу за смертью своей приходил. Ну да я его и не звал. И никто не звал.

Дома

После войны я шофером работал, после демобилизации в 1947-м. Мы ведь после войны на Западной Украине гарнизоном стояли. Помню, меня командир как заслуженного фронтовика отправлял в военное училище. И я сначала вроде согласился. А потом подумал: на кой мне? Отказался наотрез. Вместо меня другой поехал, помоложе. Радовался он, что офицером станет. Да, видно, не судьба была. Как мы потом узнали, бандеровцы их из засады положили. Всех. А я – домой вернулся.

Богатый? Конечно, богатый! У меня три внучки, три правнучки, внук и три правнука! А если б немец тот половчее был, не было бы их никого. А они – есть. И Россия – есть. Так и будет.

Фото Сергея Лялякина и из открытых источников.