«Вся наша семья осталась в Ленинграде»
18.01.2019
27 января исполнится 75 лет со дня окончания блокады города на Неве. В нашей стране бережно хранится память о беспримерном подвиге жителей и защитников северной столицы, которые 872 дня провели во вражеском окружении, но не покорились.Для Лидии Алексеевны жизнь в блокадном городе – часть трудного военного детства. Её рассказ помогает взглянуть на те героические события глазами непосредственного участника, узнать, чем жили люди осаждённого города и что помогло им одержать победу.
Родители
- Мой отец Алексей Иванович Ёлкин – коренной питерец из семьи железнодорожников-транспортников, его дед служил еще на Николаевской дороге.Мама, Мария Петровна, была из богатой семьи, жила в городке Норское Ярославской области. У дедушки были мастерские или заводики, его раскулачили. Мама уехала в Ярославль на фабрику. Там они и познакомились с отцом, который оказался в городе в командировке.
На начало войны им было по 39 лет. Отец наш был суровый с виду, но добрый. Коммунист. Большой труженик. Он служил в морской батарее. Когда немцы перекрыли Финский залив, вошедшие в него корабли встали на прикол. С них были сняты орудия, и моряки несли там службу.
Мама до войны не работала, воспитывала троих детей. Она помогала всем. Нам все соседи по дому оставляли ключи, потому что бежали на работу, оставляя дома больных детей. Мама за всеми присматривала.
Потом папу и сестру призвали на службу, а мама стала работать в сандружине при домоуправлении. Смотрела за порядком во дворах и квартирах, за светомаскировкой, чтобы люди закрывали окна, когда топилась печь. Немецкие самолеты летали низко, им был виден любой огонек. Мама помогала много, особенно, когда ходила по квартирам и видела умирающих, забирала и уносила больных детей в больницу.
Блокада
- У нас даже мысли не возникло уехать. Вся наша семья осталась в Ленинграде. Когда в сентябре закрылось кольцо блокады, самыми тяжелыми были первые четыре месяца – с октября по февраль.В 1941 году мне исполнилось четырнадцать лет. Школы все были закрыты, и мы два года не учились. Весной 1942-го нас, оставшихся на ногах подростков, собрали и направили во Всеволожский совхоз. Так, летом мы помогали в совхозе, а зимой – в госпиталях.
Каждый месяц нас на два дня отпускали к родителям. Шли мы пешком. Часто вспоминаю, как мы, такие дистрофики, так много километров преодолевали. И я думаю, что мы не шли, а нас несло, чтобы скорее домой попасть. За работу в совхозе нас представили к награде.
Голод
- Голод передать трудно. Мама получала двести граммов хлеба. Я, как иждивенка, – сто двадцать пять.Один раз в месяц папу отпускали к семье на сутки и давали паёк на три дня. Это был настоящий праздник. Когда отец шёл, его уже поджидали два соседских паренька - Вовочка черный и Вовочка белый. Их бабушка научила, чтобы они встречали его и стишки читали. Папа, конечно, делился с ними и передавал что-то их маме с бабушкой.
Когда брату исполнилось семнадцать, его призвали в армию. На фотографии 1943 года он курсант, здесь же сестра с мужем, мне тогда было около пятнадцати лет.
Бомбёжки
- Первое время я очень боялась. Обхватывала маму и пряталась у неё на груди. Но ко всему привыкаешь. Пока немцы не заняли Пулковские высоты, они били с воздуха по окраинам. Мы, подростки, забирались на верхние этажи дома и смотрели на весь этот ужас с крыши.В Питере рано темнеет. Вокруг города стояли прожектора, чтобы высвечивать вражеские самолеты. И когда прожектор выхватывал их из темноты, начинали бить зенитки. Грохот стоял страшнейший, все вокруг дрожало, будто они на крышах рядом. И весь наш дикий ужас сменялся восторгом, что мы победим!
Шурик
- Когда Ленинградский и Белорусский фронты соединились и открыли дорогу жизни, мама помогала эвакуировать людей. Из нашего дома все уехали. И вот мы с ней одни во всем доме, ни света, ни тепла, ни воды, прижавшись друг к другу, лежим вечером.Вдруг стук. Что такое? Никого ведь. Мама взяла фонарик, мы поднялись наверх, а там лежит мальчик – Шурик Киселев, мой одноклассник. Его мать от бессилия взяла только дочку семи лет, а его оставила, так как он совсем не мог ходить, умирал.
Моя мама взвалила его на себя, я придерживала. Принесли, положили на оттоманку брата, дали теплой водички. На следующий день в домоуправлении она взяла ему талончик на хлеб, папа потом принес ему бушлат, тельняшку. Выходили.
Позже, когда он уже женился, он встретился со своей матерью, но, видимо, так и не смог простить. Хотя никто тогда такие поступки доведенных до крайности людей не осуждал.
Фото из архива Лидии ПАЛИЙ.